Сам Юрий Владимирович так вспоминал историю появления шлягера в фильме: «Я с юности, кроме анекдотов, коллекционировал песни. Даже в армию взял альбомчик, который прошёл со мной через войну. Песня «Постой, паровоз» тоже была в том альбомчике. Автора я, конечно, не знаю. Её я записал уже после войны, когда демобилизовался. А в фильме песня появилась так. Во время съёмок «Операции» Гайдай сказал: «Нужна песня, какая-нибудь блатная». Я спел парочку, но они показались ему грубыми, а нужна была жалостливо-лирическая. И я вспомнил «Постой, паровоз» – она подошла».
Вот канонический вариант песни из «Операции Ы»:

Постой, паровоз,
Не стучите, колёса,
Кондуктор, нажми на тормоза.
Я к маменьке родной
С последним приветом
Спешу показаться на глаза.
Не жди меня, мама,
Хорошего сына.
Твой сын не такой, как был вчера.
Меня засосала
Опасная трясина,
И жизнь моя – вечная игра.
Постой, паровоз,
Не стучите, колёса.
Есть время взглянуть
Судьбе в глаза.
Пока ещё не поздно
Нам сделать остановку,
Кондуктор, нажми на тормоза.

Долгое время официально считалось, что эти строчки в 1946 году на пути в карельский ГУЛАГ написал юный вор и поэт Коля Ивановский – человек, чья биография и без «Паровоза» заслуживает отдельного романа.

С середины 50-х годов и вплоть до начала перестройки колоритная личность Николая была хороша известна на «Ленфильме»: начальник цеха светотехники дядя Коля Ивановский был с головы до ног покрыт «авторитетными» татуировками. В свободное от съёмок время он брал в руки гитару и под рюмочку пел песни, как утверждал, собственного сочинения, в том числе и «Постой, паровоз». Тогда на застолья к Ивановскому приходили многие звёзды советского кино, но никто не знал настоящей биографии этого ленфильмовского чудака. Откровенно о себе он поведал миру лишь в эпоху гласности, когда «срока огромные» уже не представляли опасности для его семьи и трудовой книжки.

Ивановский родился в 1928 году, до войны жил в Кронштадте, потом в Ленинграде, в блокаду вместе с другими детьми был эвакуирован в интернат в Кировской области. Там в 14 лет попал в детскую колонию за воровство голубей. В 1943 году, с прорывом блокады, вернулся на родину, учился в ФЗО. Попал в компанию малолетних воров-карманников, в начале 1944-го был осуждён за хулиганство. И отправился по этапу в свою вторую колонию. Однако по дороге в Горьковскую область вместе с подельниками-подростками стал участником коллективного побега из поезда.

Вернулся в Ленинград. Начал снова промышлять воровством, но недолго. Уже спустя пару месяцев 16-летнего Колю снова поймали «на кармане» на Московском проспекте. На этот раз он загремел в исправительно-трудовой лагерь в Волховском районе. Но юному гению не сиделось спокойно на нарах, он снова бежал из места заключения. Вернулся домой, где его уже ждала милиция. Однако в этот раз арест продлился всего несколько минут: Николай сбежал от стражей порядка по дороге из дома в отделение милиции.
Несколько месяцев наслаждался воровской свободой, но в самом начале 1945-го был пойман и на этот раз надёжно заключён в «Кресты». И снова ненадолго. 17-летнему пройдохе удалось бежать и из «Крестов»! В шестой раз его схватили только через год, в 1946-м.
Как утверждал Ивановский спустя почти 50 лет, именно в то время, на этапе из Ленинграда в Карелию, он и сочинил свою главную песню, «Постой, паровоз». Тот самый вариант, который Никулин исполнил в фильме.

Прибыв в лагерь у Беломорско-Балтийского канала, надолго Коля в нём не задержался. Снова бежал в Ленинград. Снова пара месяцев вольной жизни. И снова пойман. В 1948 году, уже с порядочным добавленным сроком за многочисленные побеги, Ивановского отправили в Норильск. На тамошней зоне ему было суждено сидеть вплоть до 1953 года, когда после смерти Сталина были амнистированы многие заключённые («Холодное лето…»).
25-летний Николай тоже оказался освобождён и вернулся в родной Ленинград с твёрдым убеждением начать новую, правильную жизнь. И это ему удалось: устроился на «Ленфильм», работал, пел песни, писал стихи и прозу. Но об авторстве многих своих песен, включая и знаменитый «Паровоз», публично заговорил лишь в эпоху перестройки, незадолго до своей смерти.

Другой претендент на авторство текста песни – личность не менее противоречивая, чем Ивановский. Гитарист, музыкальный педагог, публицист, писатель, вор в законе Генрих Соломонович Сечкин – именно его имя можно найти в исследовательских материалах, посвящённых истории песни про паровоз, и именно его многие исполнители называют истинным автором шлягера. Ведь слова точно списаны с беспутной юношеской биографии Сечкина!
Он родился в интеллигентной московской семье, в Трёхпрудном переулке, а когда ему исполнилось восемь лет, началась война. Отец-скрипач погиб на фронте, мама, сотрудник «Известий», умерла от голода. Генрих остался на улице.

Стал беспризорником, сдружился с такими же бездомными детьми, начал воровать, чтобы не умереть с голоду. Первый срок получил задолго до совершеннолетия: погорел на квартирной краже. Освободившись, в 17 лет был сослан на «101-й километр». Ни родных, ни друзей. Из документов – только справка об освобождении, с которой не брали ни на какую работу. Один на всём белом свете.

Тогда Генрих вышел к железной дороге, положил голову на рельсы и стал ждать поезда. Как он потом вспоминал в своих автобиографических книгах «За колючей проволокой» и «На грани отчаяния», именно в этот момент в памяти у юного поэта возник образ давно умершей матери. И родилась строчка будущей песни: «Я к маменьке родной с последним приветом…» Поезд приближался, и неведомая сила заставила Генриха крутануться под откос и избежать смерти.
Голодный, измученный, он поплёлся на станцию. Первое, что увидел, – батон копчёной колбасы, торчавший из сумки какой-то тётки. Схватил. Стал жадно жевать колбасу, забыв о конспирации. Тётка закричала. Юношу схватили и дали 20 лет лагерей. За кусок колбасы.

В лагере в Коми он получил «звание» вора в законе и кличку Сека, созвучную с фамилией. Работал на лесоповале. Побег готовил несколько месяцев. Вместе со своим другом, юношей по кличке Бизон, выдолбил в толстых елях дупла, и оба, как в пеналы, влезли в них. А подельники срезами всё тех же елей, как пробками, закрыли дупла, в которых спрятались беглецы. Несколько часов, пока брёвна везли к берегу реки и спускали на воду, Сека и Бизон находились внутри. И лишь перед самым лесосплавом остроумные беглецы выбрались наружу.

Неделю скитались по лесу, кишевшему волками. Шли на север, пытаясь сбить тюремную погоню со следа. Как-то, проснувшись после долгого пути, Сека увидел, что от его друга Бизона осталась одна нога. Остальное съели волки. А вскоре обезумевшего от скитаний пацана настигли преследователи.
В общей сложности автор «Паровоза» отсидел 15 лет. Зэком был знаменитым, пользовался уважением на зоне. «Был случай, когда на меня набросилась стая сук (ссученных воров. – Ред.). Они меня били, руку сломали. А я вцепился в одного и не отпустил, пока кончик его носа зубами не отпилил. Все поняли, что со мной ничего сделать нельзя – могу и прибить», – рассказывал Сечкин, уже будучи лауреатом международных конкурсов, председателем Творческого объединения московских гитаристов, чьё имя в Энциклопедии гитарной музыки стоит рядом с именами Паганини и Шуберта.

Освободился Сечкин, как и Ивановский, в середине 50-х. Тогда и началась его музыкальная карьера. Много гастролировал, выступал на радио, в Кремлёвском дворце съездов. И даже получил награду из рук Брежнева. Но в восьмидесятые зона снова настигла Сечкина: он оказался в тюрьме за просмотр запрещённых видеокассет.
Скончался музыкант в 2009 году.

«Постой, паровоз» появился, ещё когда Сечкин под стол пешком ходил!» – примерно с таким заявлением в конце 90-х годов выступили американские исследователи русского тюремного шансона Майкл и Лидия Джекобсон. В 1998 году они издали книгу «Песенный фольклор ГУЛАГа», на страницах которой опубликовали вариант песни о паровозе, взятый из коллекции русского эмигранта Александра Варди. Этот человек отбывал срок в Магадане с 1939 по 1941 годы, а потом, перебравшись в США, оставил рукопись с текстом песни и пометкой «Магадан, 1939 г.».

Стойте, паровозы, колёса, не стучите,
Кондуктор, поднажми на тормоза.
К маменьке родимой в последнюю минуту
Хочу показаться на глаза.
Не жди ты, моя мама, красивого сыночка.
Не жди, он не вернётся никогда,
Его засосала тюремная решётка,
Он с волей распростился навсегда.
Хевра удалая, смелая, блатная,
Та, которой жизнь трын-трава,
Все мои Кирюхи, вся семья большая
Едет на гастроли в лагеря.
Что ж нам ещё делать, мальчикам горячим?
Семьи наши высланы в Сибирь.
Мы же ухильнули, работнули дачу,
И за это гонят в Анадырь.
Вечно не забуду маму дорогую,
Знаю, будет чахнуть, горевать по мне.
Ведь её сыночков, всю семью большую,
Раскулачка гонит по земле.

Речь здесь идёт не о юных ворах, какими были Ивановский и Сечкин, а о мальчиках из раскулаченных семей, которых в 20-х годах действительно миллионами гнали в лагеря. Реальный исторический факт положен в историю песни.
Сейчас рукопись Варди о сосланных кулаках находится в архивах Стэнфордского университета. А в архивах Гуверовского института хранится работа эмигранта Владимира Юрасова «Песня в советских тюрьмах и лагерях», написанная в 1950 году. В ней Юрасов приводит «женский» текст «Паровоза»:

Летит паровоз по долинам и горам,
Летит он неведомо куда.
Назвалась, девчонка, я ишаком завода
И с волей простилась навсегда.
Работаю в заводе, делаю детали,
Привыкла я к токарному станку.
Теперь я не знаю, в какую минуту
Я с этого завода убегу.
Начальник, начальник, не топай ногами,
А мастер, не прыгай, как коза!
Вы дайте мне отпуск на три денёчка,
Я дома наемся досыта.
Ехала я долго, грязна и голодна,
Приехала – наелась досыта.
Ой, маменька родна, замучали в заводе,
Я больше не поеду до суда!
Летит паровоз по долинам и горам,
Кондуктор не жмёт на тормоза.
Теперь я, девчонка, еду уж на Север,
На Север далёкий навсегда!

Чтобы понять, где Юрасов раздобыл этот текст, нужно слегка окунуться в его жизнь. Настоящее имя этого человека – Владимир Жабинский, Юрасовым он стал, уже будучи эмигрантом. Родился в Румынии в 1914 году, после окончания школы переехал в Ленинград, учился на литературном факультете, в 1938-м арестован (сегодня уже никто не скажет, за что), получил 8 лет лагерей, сидел в карельском Сегежлаге. В начале войны Жабинский бежал из лагеря, жил по подложным документам, скрывался, в 1943-м подделал анкетные данные, получил новые документы, с которыми был призван в армию. Воевал на фронтах, дослужился до звания подполковника, а после войны получил должность уполномоченного Министерства промышленности строительных материалов в ГДР. И уже оттуда бежал в Западную Германию.

С 1951 года Жабинский-Юрасов работал в США, на радиостанции «Свобода». Песню про паровоз, как он говорил, слышал ещё до войны, в Сегежлаге. И речь в ней, как можно сразу заметить, шла не о «хорошем сыне», а о «замученной в заводе» девчонке. И именно в этих строчках можно откопать дату создания шлягера. В 1940 году Президиум Верховного Совета СССР издал указы о переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю, а также о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятия. Именно на эти невыносимые условия труда и жалуется героиня песни, нарушившая закон и за это понёсшая наказание: от 2 до 4 лет заключения.
А может быть, всё-таки следует повнимательней вчитаться в текст? В нём-то и кроются все ответы!

«Кондуктор, нажми на тормоза!» – где вы видели кондуктора, который жмёт на тормоз? Мы таких не видели, но зато их знали наши предки, жившие в царской России. Тогда существовала профессия – тормозной кондуктор. Уважаемый и чрезвычайно высокооплачиваемый специалист сидел в будочке на тормозной площадке последнего вагона и на крутых спусках, когда паровозу тормозить нельзя (вся масса вагонов посыпалась бы с рельсов), с помощью специального штурвала контролировал скорость.
В репертуаре Жанны Бичевской есть старинная солдатская песня «Вот тронулся поезд». Несложно узнать отголоски того самого «Паровоза».

Вот тронулся поезд в далёкую сторонку –
Кондуктор, нажми на тормоза:
Я к маменьке родной с прощальным поклоном
Спешу показаться на глаза.
Летит паровоз по долинам и взгорьям,
Летит он неведомо куда;
Я к маменьке родной заеду ненадолго,
А срок мне представлен на три дня.
Прости меня, мама,
Прости, дорогая! –
Вот всё, что я маме скажу.
Теперь я не знаю, в которую минуту
Я буйную голову сложу.

Здесь рассказана история простого русского солдата, которому дали отпуск на три дня, чтобы он перед уходом на фронт простился с матерью. И воевал этот солдатик, скорее всего, ещё в позапрошлом веке или же в самом начале прошлого – в Первую мировую.
А в репертуаре современного ансамбля «Казачий строй» из Мариинска Кемеровской области есть старинная казачья песня, в которой, помимо уже известных нам куплетов, поют ещё и такие:

Не жить тебе, мама, ни с сыном, ни с внучкой,
Не жить со снохою молодой!
Осталась мне доля – семьёй моей стали
Лишь шашка да конь вороной.
Прости меня, мама, прости, дорогая! –
Вот всё, что я маме скажу.
Теперь я не знаю, в каком диком крае
Я буйную голову сложу.
Укрой меня, мама, молитвой с любовью,
А я за тебя помолюсь.
Прости меня, мама, спаси меня, Боже,
А может, я к маме вернусь.